грустно и не в тему: дайри опять глючат  :sorry:
или это только у меня, нежно ими любимой?

Net
  Не, это похоже очередной задвиг... -__-''
*обреченно* Ну да ладно, нам не привыкать...

Это что: они, оказывается, на выходные вообще грозятся какой-то глобальной бякостью (дайри-администрация, то есть)
Так что усе будем здесь (((:

Слушайте, а может и на мой дайрик заглянете? http://www.diary.ru/~menstrl/
Заходите!

Какая прелесть эти смайлы! Зи - ты прелесть!

От себя могу добавить:
cry у меня глючит дайри (он меня не пускает, говорит, что сервер перегружен) и форум открылся только с третьего раза (ужас! это же настоящий информационный вакуум! Мой мозг в знак протеста породил какой-то бред, а потом загрузился форум и я бросила писать бред, и радостно отправилась общаться!) Вот.

Ю-тян
Дайрики вчера у всех выкаблучивались, но это их обычное состояние. Я уже даже не злюсь.

Зигра
Ах, и мое вам ня  girl_in_love

Да-да, это мое фирменное))))

Теперь будем использовать смайлики по назначению, о да))) *хотя Какаши/Гай... ОМГ*

Я здесь вывешу, ладно? А то как-то стесняюсь новую тему делать... Гомен...
Итак, собственно, рассказ. Возможно продолжение. Это если вам понравится.

Таяние
Эпиграф:
Он взлетает вверх, выходит, за грань, за кадр.
Опирается о булыжник, устраивается на нем уютно, будто бы на диванчике.
Потом поднимает голову.
Над головой закат.
И он почему-то плачет, и тычется носом в пыльные одуванчики.
Изюбрь.

Выдержка из записок А.П.Рижского, доктора психологии.
«…Это совершенно удивительный случай! Он не может чувствовать. Любить или ненавидеть, радоваться, грустить… Просто не может. Я видел его – его лицо будто высечено из белого мрамора. Оно идеально красиво, но мертво. На нем нет эмоций.
Алевтина Сергеевна очень за него беспокоится и не решается оставить одного. Но кормить же его чем-то надо…»

Дом 5, квартира 15, кухня.
Женщина тридцати лет нервно прикурила.
- Понимаешь, я же не могу его оставить. Я маме обещала, когда она…
Ее собеседница успокаивающе похлопала ее по плечу.
- Я все понимаю, Аля, но так нельзя. Не вечно твой брат будет у тебя на шее сидеть!
Алевтина покачала головой.
- Все это хорошо, Ань, когда вот так говоришь. А ты посмотри на него. Он и дня не проживет – один. Просто ляжет и уснет – навсегда. Незачем ему жить, Ань…
Алевтина еще раз затянулась.
- Даже не знаю, что делать… Ребята больше меня прикрывать не могут…
Грустно вздохнув, женщина отпила чаю из большой кружки.
- Слушай, Аля! – всплеснула руками ее собеседница, - У меня идея! Найми ему сиделку!
Алевтина скептически подняла бровь.
- На какие деньги?
Аня отмахнулась:
- Ну я дам на первое время, а там ты заработаешь… Аль, это же выход!
Алевтина помолчала, затянулась еще раз, опять отпила чаю, и медленно, как во сне, кивнула.
Выхода не было.

Дом 5, квартира 15, коридор.
Ровно в семь часов утра раздался неровный звонок в дверь. Алевтина оправила платье и поспешила открыть.
- Привет! Я из агентства!
- Э… Проходите, конечно…
Алевтина растерянно посторонилась. И было от чего. Сиделкой оказался симпатичный паренек семнадцати лет. Его растрепанные каштановые волосы рассыпались по плечам, где-то среди них потерялись наушники-бусинки. Одет паренек был в джинсы, футболку и олимпийку.
Проведя гостя на кухню, Алевтина машинально включила чайник и потянулась за сигаретами.
- Семь десять, - прокомментировал паренек, - Вам пора… Алевтина Сергеевна, верно? Вам ведь на работу?
Алевтина кивнула, разглядывая сиделку и думая, можно ли доверить «ей» брата. Но выхода, как всегда, не было.
Стряхнув пепел с сигареты, Алевтина вышла. Ключ щелкнул в двери.
Паренек хлопнул в ладоши и встал. Походил по кухне, заглядывая во все кастрюльке, вздохнул, прошелся по холодильнику взглядом голодного волка. Тяжело вздохнув, паренек прислонился к стене. И вдруг озорно улыбнулся, внезапно став похожим на озорного ребенка.
Крутанувшись на пятках, он прошел к гостиной.
На диване, лицом к двери, сидел человек. Его лицо было гладким, будто высеченным из мрамора… совершенным. Но мертвым. Первое время паренек даже испугался, что его подопечный мертв. Но тот моргнул и развеял эти мысли.
Его глаза были огромными – не может быть, не бывает таких глаз – таких больших, такого странного темно-фиолетового оттенка…
Паренек мотнул головой и решительно толкнул дверь.
- Привет! – широко улыбнувшись, он сел на диван рядом с подопечным.
Тот никак не прореагировал.
- Меня зовут Юра, а тебя?
- Олег.
Слово прозвенело льдинкой. Юра вздрогнул.
«Таких людей не бывает. Не может быть – он такой красивый, но такой холодный… Не может быть! И не будет!»
Парнишка решительно встал с дивана и потянул Олега за руку.
- Пошли, там чай вскипел!
Олег послушно позволил провести себя на кухню. По представлению Юры, у него должны были оказаться ледяные руки, но нет… Руки как руки. Теплые. А холод – он где-то внутри.
Вспомнились строчки Льюиса Кэрролла. О безумном чаепитии. Да, не видел он этого… Безумная картинка – сидят двое на крошечной кухне, и пьют чай. Молча. Только один матерится про себя, обжигаясь о чашку, а второй… А второй ничего.
На минуту Олег застыл, держа чашку в руках и глядя куда-то в окно.
- Эй, обожжешься! – Юра вырвал из его рук чашку и поставил на стол. Встряхнул подопечного за плечи, - Да очнись же ты, кукла!
Это жутко выводило из себя – красота и бесчувственность абсолютно не сочетались в Олеге. А Юра – как все дети – очень тонко чувствовал неправильность и несправедливость.
Олег повернул голову и фиолетовые глаза встретились с карими. Первым отвел взгляд Олег.
Юра отпустил его плечи и сел подальше на табуретку, нервно накручивая на палец прядь каштановых волос.
- Извини, - буркнул он.
Олег пожал плечами.
Юра смотрел в пол.
«Почему это с ним? Почему он такой? Да кто он вообще?!»
- Пей чай, - обронил он напоследок и вышел из кухни. В гостиной обнаружился стародавний, но еще работающий телевизор, и Юра нажал кнопку включения, пытаясь прогнать из памяти мраморно-белый профиль и темно-фиолетовые глаза.
Рассказ диктора о том, что очередной футбольный клуб проиграл очередному сильному сопернику прервал звон разбившейся посуды.
Выругавшись, Юра вскочил и понесся на кухню, проклиная свою работу и это чудо природы.
Чудо природы сидело на табуретке и смотрело на свою руку. Рука была усеяна мелкими осколками, из ран текла кровь. Олег холодно наблюдал за этим.
- Идиот! – крикнул Юра, будто это его поранило осколками чашки, - Кретин, Даун несчастный!
Схватив Олега за здоровую руку, мальчишка потащил его в гостиную.
Кто же знал, что он сожмет чашку? Сожмет до такой степени, что она лопнет у него в руке? Ни один человек в здравом уме этого не сделает! Вот именно. В здравом уме.
Юра снова выругался – на этот раз в свой адрес, и принялся искать аптечку.
- В шкафу, - холодно обронил Олег, - Второй ящик.
Юра машинально кивнул и, достав все необходимое, принялся за рану. Медик из него был плохой, но он старался.
Наконец, когда перевязка была окончена, Юра откинулся на спинку дивана.
- И зачем ты это сделал?
- Что?
- Зачем ты сломал чашку?
- Не зачем.
Юра вздохнул. Да, работку подкинули. Пальцы парнишки барабанили по подлокотнику.
- Больно?
- Да.
Значит, боль он чувствует. Уже неплохо.
Наклонившись к подопечному, Юра как можно более четко проговорил:
- Послушай. Старайся не делать ничего, что причиняет тебе боль.
- Почему? – в фиолетовых глазах не было даже изумления.
- Так надо. Пожалуйста.
Некоторое время Олег смотрел в глаза Юры, затем медленно кивнул. Парнишка удовлетворенно откинулся на диван.
- Ладно, сработаемся, - улыбнулся он, - Я теперь с утра до ночи с тобой торчать буду.
- Почему?
- Алевтина Сергеевна так решила. Твоя сестра.
Олег кивнул.
Юра перебирал пальцами пряди своих волос, задумчиво глядя куда-то в потолок.
- Ты с рождения такой?
- Какой?
- Ну… Бесчувственный.
- А… Что это – чувства?
Юра тяжело вздохнул.
- Радость. Грусть. Изумление. Любовь…
Олег пожал плечами.
Юра поднялся на локтях, глядя в глаза Олегу.
- Вот что. Запомни. То, что ты бесчувственен – неправильно и нечестно. Я верну… тебя.
Олег бесстрастно моргнул, он просто не понимал, в чем дело.
Юра перевернулся так, чтобы его голова лежала на коленях Олега и протянул руку к длинным темным волосам подопечного.
- Странно. Ты ведь старше меня. Но в то же время… совсем ребенок.
Юноша помолчал, раздумывая о чем-то своем. Потом глубоко вдохнул.
- Знаешь, почему-то мне хочется тебе рассказать. Я верю, что даже когда ты станешь… нормальным, ты не выдашь меня.
Олег пожал плечами.
Юра снова приподнялся, обхватив Олега за шею, и осторожно, почти ласково коснулся губами его губ.
- Что это значит? – холодно спросил Олег.
Юра вздрогнул и резко отпрянул, сев на краю дивана.
- Ничего. Ровным счетом ничего не значит. Я… завтрак надо приготовить. Сиди здесь.
Паренек быстро, даже как-то лихорадочно ушел на кухню.
Олег провел пальцами по губам, и повторил, то ли запоминая, то ли не веря:
- Ни-че-го.

Вечер того же дня, дом 10, квартира 7.
В крохотной комнатке – три на два – на узкой кровати, отвернувшись к стене лежал хрупкий парнишка шестнадцати лет.
Руками он обхватил колени и прижал их к груди.
«Это же не правильно… Никто не имеет права быть таким… мертвым… тем более он. Он не должен быть таким! Но… Почему? Господи, если бы я только смог понять, почему…»
В темноте комнаты ему виделся мраморный профиль бесстрастного лица и тусклые фиолетовые глаза…
Он не знал, как за один день этот человек стал так близок ему. Не знал, по какой причине он так цепляется за него. Он ничего не знал.
Но он просто хотел, чтобы все было честно…

Утро, дом 5, квартира 15.
Звонок застал Алевтину в ванной, и она, поспешно завязав мокрые волосы в узел, побежала открывать.
На пороге стоял давешний паренек.
- Вы сегодня рано, что-то случилось? – немного нервно спросила женщина.
- Нет, ничего, - парень улыбнулся, - Просто решил прийти пораньше. Олег спит?
Между бровей женщины пролегла морщинка.
- Нет, - Алевтина покачала головой, - Он сегодня не спал.
Юра удивленно вскинул брови.
- Надо же! Я посижу с ним, вы не против?
Женщина рассеянно покачала головой. Нужно было еще смету составить…
Дождавшись, пока Алевтина уйдет в кухню, Юра прошел в небольшую комнатку в конце коридора. На кровати, уставившись в потолок широко раскрытыми глазами, лежал Олег, его мраморно-белая кожа чуть светилась в темноте. Рука свисала с кровати, кисть была забинтована. Юра мельком отметил, что повязка вчерашняя.
Осторожно подойдя, парнишка сел на кровать.
- Не спал?
- Да.
- Думал?
- Может быть.
- А о чем?
Олег перевернулся на бок, уставившись на Юру невероятно фиолетовыми глазами.
- Почему мне не нужно причинять себе боль?
В глазах Юры мелькнула растерянность и почти детский испуг. Ведь если он сейчас не найдет ответа… То уже ничего не будет. Совсем ничего.
Странно, но именно отчаяние подсказало Юре ответ.
- Ну… потому что тогда кто-то будет плакать.
- Плакать?
- Да.
- А что это значит?
- Это значит, что кому-то будет очень плохо от твоей боли.
- Но почему?
- Потому что этому кому-то не наплевать на тебя.
- Наплевать?
- Ну… Ему не все равно, что с тобой будет.
Олег замолчал, обдумывая услышанное.
- Разве ты хочешь, чтоб кому-то было плохо? – Юра затаил дыхание.
Олег уставился в подушку и медленно пожал плечами.
Необыкновенно мягко улыбнувшись, Юра вытянулся рядом с ним на кровати и обнял его за плечи.
- Ты все сможешь. Ты все поймешь, тебе просто нужно время. Поспи сейчас. Ничего не случится. Я обещаю тебе.
Голос юноши журчал, как ручеек, Олег послушно закрыл глаза, и вскоре его дыхание выровнялось.
Юра счастливо улыбнулся.

Когда Юра открыл глаза, солнце уже взошло. Стараясь не разбудить Олега, парень вышел из комнаты и прошел на кухню. На столе стояли бутерброды, а к холодильнику был приклеен листок бумаги, исписанный неровным женским почерком: «Мне надо с вами поговорить сегодня. Алевтина».
Юра вздрогнул.
А что если она видела это? Стоп, а если разобраться, что, собственно, она могла видеть? Ничего особенного, ничего предосудительного. Да разве и могло быть что-то иное?
Могло. И в этом врать нельзя – утонешь в собственной лжи. Очень даже могло быть что-то большее. Ведь кто для тебя этот случайный знакомый? Несчастный больной? Друг? Или… Или.
Вздохнув, Юра опустился на табуретку.
Ведь знал же. Еще вчера, лежа у себя на кровати, остро чувствовал одиночество, но не без людей – без него. Казалось, одиночество набивается в рот, уши и нос, заставляет задыхаться, и сердце бьется неровно… И единственный выход – увидеть его.
Но как все это объяснить его сестре? И как доказать, что именно это – правильно и честно? Как?
Юра услышал шаги и обернулся. В двери кухни стоял Олег. Только сейчас Юра заметил, что спал он в той же одежде, что и ходил дома.
Олег не смущался. Он просто не умел этого, и даже не знал, что это такое. Он сел на табуретку и взял в руку бутерброд.
- Алевтина ушла?
- Да. Что будем делать?
- Не знаю.
Он правда не знал. Обычно он просто сидел, даже не двигаясь, и смотрел в одну точку. Ему не было скучно. Он просто не знал, что такое скука.
- Ну, тебе чего-нибудь хочется? – спросил Юра.
- Нет, - Олег пожал плечами.
Юра вздохнул. Как же расшевелить его, как заставить почувствовать… хоть что-нибудь?!
Взгляд Юры затравленно метался по кухне и наткнулся на картину на стене.
- Это что?
- Картина.
- Чья?
- Алевтины.
- А ты… умеешь рисовать?
- Не знаю.
Юра сбегал в гостиную, откопал где-то карандаши и бумагу.
- Возьми карандаш.
- Так?
- Нет, не так… Смотри.
- Так?
- Да. Проведи по бумаге. Видишь?
- Да.
- Ну, рисуй… Что-нибудь…
Олег некоторое время молчал, потом кивнул. Карандаш в его руках танцевал. Линия, еще линия… Штриховка, круг… Несколько минут – и на бумаге расцвел цветок. Олег поднял на Юру фиолетовые глаза.
- Так?
- Здорово, - Юра улыбнулся.

Вечер, дом 10, квартира 7.
На кровати, счастливо улыбаясь потолку, лежал Юра. Каштановые волосы разметались по подушке.
Олег замечательно рисовал.
А Алевтина совершенно забыла о разговоре – как только увидела рисунки брата.
Все было прекрасно. Чудесно.
Так чудесно, что парнишка совсем забыл, что жизнь может ударить об стену и швырнуть в грязь…
Зазвонил мобильный.
- Да?
- Юра? Ты только не волнуйся…
Противный комок в горле. Эти слова не предвещают ничего хорошего.
- В чем дело?
- Юлька… Она…
Юлька. Смешная девчонка с рыжими косичками, единственный понимающий человек, друг… Милая, смешная Юлька.
Голос охрип.
- Что с ней?
- Понимаешь… Это… Несчастный случай…
Кошмар недавнего детства – визг тормозов, истошный женский крик, и собственные распахнутые в неверии глаза. Не может быть… Этого ведь не могло повториться… Нет…
- Это авария, Юр… Юлька, она… У…
- Умерла, - тихим, хриплым голосом закончил Юра, - Спасибо, что сказал. Пока.
- Юр, ты только не…
Юра повесил трубку. Некоторое время смотрел застывшими глазами в противоположную стену.
«Это я виноват. Я не видел ее давно, не говорил с ней. Я совсем забыл о ней. Я виноват, я, я, Я!»
Размахнувшись, Юра швырнул телефон в стену, и заплакал, сжавшись в комочек на кровати.
- Это все я… Юлька… Ну почему…
Было больно. Было жгучее чувство обиды – почему? Это же нечестно! Но – не исправить. Не вернуть.
- Нечестно, нечестно, нечестно! – Юра ударил кулаком в стену.
Сейчас нельзя быть одному. Ни в коем случае нельзя – напьешься и вскроешь вены. Но куда идти? И зачем?
И опять в темноте всплыло мраморное лицо.
- Олег… - Полувздох-полувсхлип, совершенно безумная идея…
Юра вышел из дома, кутаясь в легкую ветровку – уже была осень, холодно. По щекам парнишки текли слезы, теряясь в каштановых волосах.
Он бежал по улицам, по кривой – как пьяный.
Дом 5 встретил его темными окнами. Воспользоваться дверью Юре даже в голову не пришло, он обошел вокруг дома и нашел пожарную лестницу.
Это ведь не так высоко – пятый этаж… Всего ничего, и что стоят ободранные о холодную лестницу руки по сравнению с Юлькиной смертью… По сравнению с болезнью Олега… Да со всем! Он ведь не стоит ничего, он ведь может сейчас упасть – и разбиться.
Да.
Но.
Тогда ничто и никогда не вернет Олегу чувств. И никто не принесет на могилу Юльки ее любимых одуванчиков – кому это придет в голову?
Закусив губу почти до крови, Юра пробирался по карнизам, пока не долез до окна квартиры 15. Окна спальни Олега.
Только оно было заперто.
Хотелось упасть вниз и разбиться.
Потому что больше уже ничего нет, и жизнь для него заперта, как это окно.
Но в комнате что-то шевельнулось, и Юра увидел чуть светящееся в темноте белое лицо. Окно открылось, Юра почти упал внутрь. Ободранные руки кровоточили.
- Я не мог спать, - бесстрастно сказал Олег.
Лицо Юры кривилось, морщилось, и наконец он хрипло заплакал, прижавшись к Олегу.
Тот никогда не знал, что делать в таких случаях. Но отвел Юру на кровать и гладил по голове, чтобы тот успокоился.
Потом посмотрел на его руки.
- Тебе больно?
- У… угу…
- Не надо.
- Почему?
- А то… Я буду плакать.
Карие глаза широко распахнулись, глядя в фиолетовые. Юра еще крепче прижался к Олегу и уронил его на кровать.
- А ты спи. А то я буду плакать.

Два дня спустя, кладбище.
На могиле Юлии Семеновой стоял только деревянный отполированный крест – на большее у немногочисленных Юлькиных друзей денег не хватило.
Похороны были короткими и немноголюдными.
Юра неловко опустился на колени перед могилой, инстинктивно сжав в руке букет квелых одуванчиков – еле нашел, осенью-то… Дерево было отполировано так гладко, что, казалось, отражает тех, кто – Юра знал – стоит за его спиной. Юлькины друзья. А еще – Алевтина Сергеевна и Олег.
Олег.
С того вечера, как Юра ввалился к нему в окно, он стал еще более замкнутым, если это возможно. Трудно, очень трудно было угадать, что происходило у него внутри.
Юра перевел взгляд на фотографию, приклеенную к кресту. С нее на парнишку смотрела улыбающаяся Юлька, со всегдашними растрепанными косичками… Добрая, глупая Юлька.
Юра сморгнул слезы и положил одуванчики на землю перед могилой.
- Юлька… - прошептал он бледными губами, - Ты извини меня, если сможешь… Пожалуйста…
Солнце сверкнуло на отполированном дереве.
Юра встал и отвернулся. Потом пошел прочь от могилы, не оглядываясь.

Дом 5, квартира 15, кухня.
Отпоив кое-как Юру горячим чаем, Алевтина Сергеевна побежала на работу.
Обещанный разговор все-таки состоялся, но был он совсем не таким, как боялся Юра. Просто Алевтина просила вернуть чувства ее брату. Если это еще возможно.
Юра прижал теплую чашку ко лбу. Чай был безнадежно соленым, о причине свидетельствовали мокрые дорожки на щеках Юры.
Скрипнула дверь.
Юра посмотрел на вошедшего из-под чашки.
Олег был, казалось, еще бледнее обычного. На белом лице выделялись ставшие вдруг болезненно яркими фиолетовые глаза.
Быстрым, каким-то неровным шагом Олег подошел к Юре и поставил чашку на стол. Потом поднял юношу и прижал к себе. Глаза Юры широко распахнулись.
- Не надо плакать, пожалуйста… - прошептал Олег, - Зачем нужны все эти чувства, если из-за них ты плачешь?!
Обычно холодный и бесстрастный голос Олега ломался, искажался… оживал…
Юра отодвинулся от него так, чтобы взглянуть ему в глаза.
- Да, я плачу. Но ведь… это же не все чувства! Ведь в мире есть не только грусть! Это было бы нечестно… Есть радость, счастье, любовь, в конце концов! Олег… Пожалуйста…
Он замолчал, не зная, что говорить дальше, смотря куда-то в пол.
Олег поднял его голову, заставляя смотреть себе в глаза, и, наклонившись, коснулся его губ своими.
- Это ничего не значит, да? – спросил он, отстранившись.
Юра опустил голову, смотря в пол потрясенно распахнутыми глазами. Наконец, он помотал головой.
- Нет… Нет, черт возьми, это значит! Значит то… Что я… Не могу без тебя!
Он снова плакал, прижавшись к Олегу – из огромных, безупречно карих глаз сочились прозрачные, по-детски чистые слезы.
Потому что теперь – все, назад уже не уйти. Теперь – будет еще больнее от той холодности. Теперь… Теперь…
Олег отстранил от себя паренька и усадил на табуретку, а сам сел напротив, сжал его руки в своих.
Ему было тяжело говорить это. Все, что он думал за свою небогатую жизнь – слить в несколько строчек… Тяжело. Но. Невозможно не сделать этого, когда на тебя смотрят такие красивые, нежные, такие… любимые глаза.
- Послушай, Юра… - первый раз назвал его по имени, - Я… Я как ледяная, безупречная статуя. Я хотел бы растаять, но я не смогу! Один – не смогу… Помоги мне… Прошу…
Фиолетовые глаза, не отрываясь, смотрели в карие.
- Олег?
- Да. Просто да.
Их губы слились в долгом, настоящем поцелуе.

Выдержка из записок А.П.Рижского, доктора психологии:
«…Хотя как человек я должен радоваться, я до сих пор досадую, что мне так и не удалось разгадать причину его болезни. Равно как я не понял, почему с появлением в доме этого парнишки, ему стало лучше. Он ожил, и кожа его уже не такая белая, хотя бледная по-прежнему, и глаза – живые…
Алевтина рада этому, и, по-моему, закрывает глаза на… отношения этих двоих. Я не могу и не хочу ее расстраивать. Наверное, я чувствовал бы себя так же, как она, если бы моя младшая сестренка вдруг ожила, если бы не было той глупой аварии…
А сегодня я купил кольцо. Надеюсь, Алевтина не будет против…»
25 сентября 2007 года.
Менестрель.